«С удивительной скоростью и послушанием построенный опять карей генерал-поручика Племянникова, воскликнув единым гласом “Виват Екатерина!”, шел вперед…»
Эти строки взяты из донесения Румянцева императрице Екатерине о кагульской победе, донесения великого полководца великой императрице. В этих немногих словах, как в изумительном по своей силе и мощности ракурсе, встает перед нами вся Россия великого XVIII века, Россия, умевшая побеждать и умевшая пить полными глотками из чащи своей славы. Чем-то героическим, несказуемо прекрасным, веет от этого «Виват Екатерина!» — торжествующего вызова в лицо смерти горсти русских офицеров и солдат в далекой молдавской степи, и от их неудержимого стремления вперед, бывшего в те достопамятные годы общим чувством, общим стремлением молодой торжествующей Империи.
На западе возвращены старые исконные русские земли — Колыбель России, Киевщина и Волынь. На Востоке сокрушение хищной державы османов положило конец пятивековому угнетению русского племени восточным его врагом, мрачной эпохе торговли христианами… Все это сообщает войнам Екатерины Великой отпечаток высшей гуманности, а славе этих войн — особенный блеск.
Орлов-Чесменский и Румянцев-Задунайский, Потемкин-Таврический и Суворов-Рымникский… До несправедливости суровая мачеха-история одарила Россию одной улыбкой — и этой улыбкой был век Екатерины…
* * *
Никогда еще русское военное искусство не стояло так высоко, как в конце восемнадцатого века. План его величественного здания был начертан Петром, фундамент заложен Румянцевым, самое здание вознесено до небес великим Суворовым.
Основной чертой русского военного искусства является его самобытность. Самобытность, вытекающая из нашего «малого сходства с другими европейскими народами».
Русская армия тех времен мало походила на другие европейские армии. Она глубоко от них разнилась и внешним видом — простой, удобной «потемкинской» формой, и устройством — будучи единственной национальной армией в Европе, и обучением — моральным воспитанием, а не европейской бездушной дрессировкой, и самой стратегией и тактикой.
В отличие от европейской стратегии, преследовавшей чисто географические цели, овладение разными «линиями» и «пунктами», русская стратегия ставит своей целью разгром живой силы противника («никто не берет города, не разделавшись прежде с силами, его защищающими»). Румянцев в Молдавии и Суворов в Италии дали нам непревзойденные образцы этой стратегии.
Линейный боевой порядок, царивший тогда в Европе, совершенно не привился в России. Да и как он мог привиться, когда из четырех встреч российских войск с носительницей линейного принципа, прусской армией, одна, при Цорндорфе, окончилась вничью, а в трех других эта «образцовая армия» была сокрушена? Пруссконемецкая доктрина была доктриной побежденных. Победители под Пальцигом и Кунерсдорфом, Кагулом и Рымником применяли совершенно иную тактику, на полстолетия обогнав косневшую в рутине Европу.
«Перпендикулярная тактика» была выработана и широко применялась нашей армией задолго до революционных и наполеоновских войн. Вспомним боевой по рядок Суворова под Туртукаем, его батальонные и даже ротные каре, рассыпной строй егерей далеко за флангами, блестящее применение конницы.
Линейное построение исключало всякое маневрирование в бою. Перестроения без риска полного разгрома были невозможны, пехотный бой можно было подготовить, но им нельзя было управлять.
Русская тактика, наоборот, основана на том, что каждый понимает свой маневр. Управление войсками в бою допускает самое широкое проявление частной инициативы. Иностранные армии, как правило, атакуют одним сплошным, непрерывным фронтом. В русской армии части — дивизии — получают самостоятельные задачи. Кампания 1770 года особенно поучительна в этом отношении. При Рябой Могиле сложный ночной маневр, глубокий охват укрепленной позиции противника, является результатом самостоятельных, однако согласованных главнокомандующим действий частных начальников. При этом одной части, бригаде Потемкина, дается, например, такая сложная для той эпохи задача, как глубокий (радиусом 7 верст) заход правым берегом Прута, отдельно от прочих частей армии, развертывающихся на левом берегу. На Ларге и при Кагуле части армии тоже маневрируют самостоятельно, тогда как еще в Семилетнюю войну она наступала одной общей массой. Эшелонирование войск в глубину, наличие боевых резервов и умение своевременно пользоваться ими дава ло русской армии всегда преимущество в борьбе с линейными построениями пруссаков.
Русская тактика, как и вся русская доктрина, гибка и эластична: ей чужды шаблоны и трафареты, она всегда своевременно применяется к обстановке, всегда на высоте обстоятельств, всегда грозна для врагов. «Баталия в поле,— учил Суворов,— линией против регулярных, кареями против бусурманов»… А когда его чудобогатырям пришлось встретиться в Италии с «безбожными французишками, воевавшими немцев и иных колоннами», то они немедленно пошли на них колоннами же и погнали перед собой доселе непобедимые войска Республики! С того времени наша тактика стала разделяться на тактику против французов — колоннами и тактику против турок — кареями. Однако и тут никакого шаблона, сухой схематичности не наблюдалось («может случиться против турок, что пятисотенному карею надлежит будет прорвать пяти или семитысячную толпу — на тот случай бросается он в колонну»). Суворов видел залог успеха не столько в форме построения, сколько в энергии атаки. (Вообще же он предпочитал трехшереножный развернутый строй Устава 1763 года двухшереножному «румянцевскому».) Суворов больше всех других начальников придерживался элементарных форм устава, зато в применении их отступал от уставных норм тоже больше всех.
* * *
Суворовская «Наука побеждать», катехизис, подобно которому не имеет и не будет никогда иметь ни одна армия в мире, в своей философской основе изумительно полно отражает дух русской православной культуры. От того-то она и сделалась наукой побеждать, от того-то она и завладела сердцами чудо-богатырей Измаила и Праги. Исследователи этого величайшего памятника русского духа, русского гения, все впадают в одну и ту же ошибку. Романтики и позитивисты, «штыкопоклонники» и «огнепоклонники» — читали своими телесными глазами то, что писалось для духовных очей. Неизреченная красота «Науки побеждать», ее глубокий внутренний смысл остались для этих «телесных» глаз скрытыми. Наиболее блестящий из комментаторов Суворова, но в то же время менее всех его понявший, генерал М.И. Драгомиров пытался, например, резюмировать всю суворовскую доктрину крылатой фразой «пуля дура, штык молодец!»
Фраза эта взята, выхвачена, из другой, и ей придан тенденциозный смысл. Суворов сказал иначе: «Стреляй редко да метко, штыком коли крепко, пуля обмишулится, штык не обмишулится, пуля — дура, штык — молодец!»…
Суворовское изречение приобретает здесь, на своем месте, совершенно иной смысл, свой настоящий смысл. Если уже характеризовать суворовское обучение пехоты одной фразой, то, конечно, это не будет «пуля дура».., а несколько иное положение: «Гренадеры и мушкетеры рвут на штыках,— говорил Суворов,— а стреляют егеря». Это разделение боевой работы и проводится им неукоснительно. Но при этом он требует «скорости заряда и цельности приклада» и от гренадер с мушкетерами, а «крепкого укола» и от егерей. Каждому свое, а «Наука побеждать» — всем. Суворов всегда отдавал должное огню. Под Столовичами он не атакует сразу Огинского, а сперва подготавливает, как следует, атаку огнем, расстраивает необстрелянные войска коронного гетмана. При Козлудже он атакует турецкий лагерь лишь после трехчасовой артиллерийской подготовки, при Фокшанах — после часовой. Янычары при Гирсове и спаги на Рымнике сокрушаются батальным огнем. В то время, как во всей армии на стрельбу от пускалось по три патрона в год на человека, в одном полку отпускалось не три, а тридцать. Нужно ли говорить, что это был Суздальский полк полковника Суворова? Но Суворов ценил лишь хороший огонь, стрельбу, а не пальбу. Премьер-майором в Казанском полку он был при Кунерсдорфе. Он помнил, как быстро, бешено, отчаянно и… безрезультатно палила оробевшая прусская пехота в тот навеки славный момент, когда на нее по трупам зейдлицких кирасир пошли в штыки карей Салтыкова.
Перенесемся мысленно в обстановку, в которой протекала деятельность Суворова. Со времен Миниха, а особенно Шувалова, активно оборонительные «петровские» начала все более уступают началам чисто пассивным. Безобразные уставы 1755 и 1763 годов, пытающиеся навязать нам прусские линейные боевые порядки, прусскую огневую тактику и строящие бой на огне артиллерии, не оставляют на этот счет ни малейшего сомнения. Суворов борется с этим злом. Он сознает всю рутину, преодолевает инерцию окружающей среды. Для преодоления этой инерции нужны сильные средства, яркие образы, лапидарные формулы. «Пуля — дура, штык — молодец» и является одним из таких подчеркиваний, подчеркнутым концом фразы (но не самостоятельным предложением, как хотел представить эти четыре слова генерал М.И. Драгомиров).
Противники «драгомировской романтики», позитивисты, грешат против Суворова иным образом. «Во времена Суворова, — рассуждают они, — пуля била всего на сто шагов и могла считаться дурой. Теперь она бьет на три тысячи шагов. Меткость увеличена во столькото раз, огневые средства части — во столькото десятков раз. Следовательно, в “Науке побеждать” должно делать по правку на современные обстоятельства. Да и сам Суворов, живи он в наши времена, конечно, того бы не утверждал…»
Подобный подход к делу — чисто материалистический. Бессмертие «Науки побеждать» именно и заключается в том, что положения ее верны во всякие эпохи и останутся верны до той поры, пока не перестанет биться хотя бы одно солдатское сердце.
Командуй Суворов полком в наше время, он, конечно, выразился так: «гренадеры и мушкетеры рвут на штыках, а стреляют пулеметчики». И это опять не мешало бы ему отпускать на каждого гренадера и мушкетера, как и в те времена, патронов в несколько раз более принятой нормы. И так же добиваться от стрелков и ружейных пулеметчиков убойности стрельбы («редко да метко»). И так же внушать им, что «пуля обмишулится, штык не обмишулится»… Ибо горе той пехоте, которая хотя на миг допустит мысль, что ее штык когда-нибудь сможет «обмишулиться». Такая пехота разбита еще до начала боя, ее не спасет никакая пальба и ее ждет участь прусской пехоты «франфорской баталии».
Ни в каких «поправках на современные условия» бессмертная «Наука побеждать» не нуждается. Бессмертие гения, все равно, будь это гений военный, литературный либо художественный, именно в том и заключается, что творчество его всегда «современно». Его надо лишь осознать, постигнуть дух гения. «Наука побеждать» писана не просто для военных, а для чудо-богатырей, все равно, будут ли эти чудобо-гатыри иметь кремневые ружья или усовершенствованные пулеметы. «Могий вместити, да вместит»…
* * *
Русская военная доктрина, такая простая и вместе с тем такая цельная, на много десятков лет опередила учения всех остальных европейских армий, так и оставшись непревзойденной. И родиться она могла лишь в тот век — век могучих национальных устремлений, когда каждый Россиянин, какое бы скромное положение он ни занимал, гордился своим именем Россиянина, чувствовал, что служит великой государыне, великой стране, великому общему делу.
Сущность русской национальной военной доктрины — это преобладание духа над материей. Ее основы были и будут: в области устройства вооруженной силы — самобытность («мы мало сходствуем с другими европейскими народами»), преобладание качественного элемента над количественным («не множеством побеждают»); в области воспитательной — религиозность и национальная гордость («мы русские — с нами Бог!»), сознательное отношение к делу («каждый воин должен понимать свой маневр»), проявление частной инициативы на низах («местный лучше судит… я — вправо, должно влево — меня не слушать»), способствование этой инициативе на верхах («не входить в подробности ниже предложения на возможные только случаи, против которых разумный предводитель войск сам знает предосторожности — и не связывать рук»); в области стратегической — «смотрение на дело в целом»; в области тактической — «глазомер, быстрота, натиск» и использование успеха до конца («недорубленный лес вырастает»). А венец всему — победа «малой кровью одержанная». И эти великие заветы, эти гениальные предначертания дали великие результаты, достигнутые «дружным усилием всех», как любила говорить Великая Императрица.
* * *
1. Гренадерский унтер-офицер генерала-от-инфантерии Розенберга гренадерского полка (Московского). 1796—1801 гг. 2. Мушкетер генерал-майора Сухова мушкетерского полка (Кексголъмского). 1796—1801 гг. 3. Штаб-офицер Лейб-гвардии Его Императорского Величества полка (Преображенского). 1801 г. 4. Рядовой 10-го егерского батальона. 1796 г. 5. Рядовой генерала Шепелева драгунского полка (Владимирского). 1796—1801 гг. 6. Офицер казачьих эскадронов Лейб-гусарского полка. 1796—1797 гг.
7. Кирасир графа Салтыкова 2-го кирасирского полка (Екатеринославского). 1796—1801 гг.
Переходя к обзору военных реформ императора Павла, упомянем вкратце о его политике.
Внутренняя политика характеризуется «цезарепапизмом» (император — глава Церкви), мероприятием в достаточной степени указывавшем утрату императором душевного равновесия, но его преемниками, понимавшими всю несообразность этого положения, все же не отмененного. Был издан Закон о Императорской фамилии, определивший порядок престолонаследования, слишком превратно и произвольно толковавшийся в XVIII столетии. Одной из больших ошибок Петра Великого был его указ о престолонаследии, согласно которому царствующий государь мог завещать престол тому, кого сочтет «достойнейшим». Указ этот мог бы повлечь за собою хаос и «бонапартизм» — последствия пренебрежения законностью. Крепостному праву нанесен первый удар указом о трех дневной барщине.
Павел I отказался от участия в коалиции против Франции. Однако впоследствии стечение обстоятельств (причем интересы Мальтийского ордена играли далеко не последнюю роль) побудило его принять участие в коалиционной войне, ставшей для России первой французской войной. Отсутствие душевного равновесия императора сказывается и здесь: в 1799 году он с Англией против Франции — в 1800 году с Францией против Англии. Замысел похода на Индию был, бесспорно, грандиозен, но вряд ли мог увенчаться успехом. Кратчайший и удоб нейшийпуть в Индию — путь Александра Македонского, возобновленный было Петром I, был оставлен, как мы видели, еще в 30-х годах. Кружный же путь на Оренбург Хиву—Туркестан и дальше в афганские горы — путь, по которому двинулось было Всевеликое Войско Донское, сулил непреодолимые препятствия и затруднения, из коих первым было отсутствие карт. Казаков пошло на Индию 22 000 — 41 полк и 2 конно-артиллерийские роты (экспедицией начальствовал Орлов-Денисов, а один из эшелонов вел Платов, специально ради этого похода выпущенный из крепости). Базировать на пустыню сколь конибудь значительные силы было невозможно, затевать же поход на Индию силами незначительными не имело смысла: пример Бековича был налицо. Во всяком случае, казакам пришлось бы сперва покорить весь Туркестан, что потребовало бы не один год борьбы…
* * *
Военные мероприятия Павла I представляют собою безотчетную реакцию на екатерининские преобразования, ненавистные «потемкинские порядки». Но эти преобразования и эти порядки были естественным и блестящим этапом развития русской национальной военной доктрины.
Отвергать их — значило отказаться от этой доктрины вообще. Получавшуюся же пустоту надо было какнибудь заполнить: пренебрегая своими собственными славными традициями, приходилось заимствовать чужие — «лучшие». А таковыми могли быть лишь доктрины армии, считавшейся «фрунтовиками» всех стран «наилучше организованной» — армии прусской; армии наемно-вербовочной, воспитанной шпицрутенами и «капральской палкой» в безусловном, подавляющем всякую индивидуальность автоматизме и линейных боевых порядках. Принцесса Саксен-Кобургская, побывав в Гатчине, так отзывалась об этой пруссакомании: «Великий князь, который, впрочем, очень умен и может быть приятным в обхождении, когда пожелает, отличается непонятными странностями; между прочим, дурачеством устраивать все на старо-прусский лад. В его владениях тотчас встречаются шлагбаумы, окрашенные в черный, белый и красный цвета, как это имеет место в Пруссии; при шлагбаумах находятся часовые, которые опрашивают проезжающих, подобно прусским. Всего хуже то, что эти солдаты русские переодеты в пруссаков; эти прекрасные на вид русские, наряженные в мундиры времен короля Фридриха-Вильгельма I, изуродованы этой допотопной формой. Русский должен оставаться русским. Он сам это сознает и каждый находит, что он в своей одежде, в коротком кафтане, с волосами, остриженными в кружок, не сравненно красивее, чем с косою и в мундире, в котором он в стесненном и несчастном виде представлен в Гатчине. Офицеры имеют вид, точно они срисованы из старинного альбома». Вот суждение о гатчинских войсках другого современника — Пишчевича: «Тактика прусская и покрой их военной одежды составляли душу сего воинства; служба вся полагалась в просаленной голове, сколь можно коротенькой трости, непомерно великой шляпе, натянутых сапогах выше колена и перчатках, закрывавших локти. Въезжая в Гатчину, казалось, въезжаешь в прусское владение. При разводе Его Высочество наблюдал точно тот же порядок, какой наблюдался в Потсдаме во времена Фридриха II. Здесь можно было заметить повторение некоторых анекдотов сего прусского короля с некоторыми прибавлениями, которые сему государю никогда бы в мысль не вошли, например: Фридрих II во время Семилетней войны одному из полков в наказание оказанной им робости велел отнять тесьму с их шляп. Подражатель гатчинский одному из своих батальонов за неточное выполнение его воли велел сорвать петлицы с их рукавов и провесть в пример другим через кухню в их жилища…»
Голштинская трагедия довершала остальное. Прусский «Drill», плац-парадная муштра, был давно уже основой обучения гатчинских войск. Теперь с восшествием на престол цесаревича Павла Петровича, «гатчинские порядки» делались законом для всей русской армии.
Началось с внешности. Немедленно же введены давно уже сданные в цейхгауз букли, косы, пудра, парики. Вся армия одета в неудобные, прусского покроя «гатчинские» мундиры, «обряды неудобь носимые», широкополые кам золы, узкие лосины и узкие же, калечившие ногу, штиблеты с гамашами выше колен на пуговичках. Цвет мундиров изменялся по полкам, как то было в прусской армии и както уже пытался ввести Петр III. Цвета эти сплошь да рядом бывали самыми неожиданными (изабелловый, абрикосовый, селадоновый и т.п.). Вновь введены жестокие прусские наказания за плохой строй — фухтели — и стали широко применяться шпицрутены. Ежедневно производились вахтпарады, разводы с церемонией на потсдамский, усовершенствованный к тому же в Гатчине, образец.
В 1797 году страна заново разделена на 12 территориальных инспекций (1-я СанктПетербургская, 2-я Мос ковская, 3-я Лифляндская, 4-я Смоленская, 5-я Литовская, вя Финляндская, 7-я Украинская, 8-я Днестровская, 9-я Таврическая, 10-я Кавказская, 11-я Оренбургская, 12-я Сибирская). Во главе каждой инспекции стоял генеральный инспектор, отнюдь не являвшийся «командующим войсками», подобно командующему дивизией екатерининских времен. В его ведение входило лишь наблюдение за правильностью строевой и боевой подготовки войск, рациональностью их пополнения и т.д. Управление войсками централизовалось в руках военной коллегии, сильно к этому времени разросшейся. В том же 1797 году издан строевой устав, упразднявший, между прочим, двухшереножный развернутый строй (введенный Румянцевым и особенно проповедывавшийся Потемкиным) и вновь вводивший 3-шереножный. Этот 3-шереножный строй «Чернышевского» устава 1763 года сделался основным боевым порядком русской пехоты до 1856 года (когда, наконец, заменен 2-шереножным «стрелковым»). Тогда же введены в обиход армии ежедневные (при отдаче пароля) Высочайшие приказы, сильно сократившие переписку.
31-го октября 1798 года все полки, как при Петре III» переименованы по шефам на ПРУССКИЙ образец. Только теперь реформа проведена глубже: не только полки, но и части их, батальоны, эскадроны и роты названы именами шефов, где таковые были, или командиров. Шефы полков обязаны были следить за порядком и обучением своей части и отвечали за упущения. За кратковременное царствование Павла I полки переменили шефов, а следовательно, и свои имена, в среднем по три раза, иные и больше. Так, например, Томский пехотный полк именуется: в 1798 году — мушкетерским генерал-майора графа Ивелича 1-го, а через месяц — генерал-майора Павлуцкого, 1799 году — генерал-майора Лаврова, 1800 году — генерал-майора Тизенгаузена и затем — генерал-майора князя Вяземского, 1801 — генерал-майора Стеллиха. За 30 месяцев полк этот, таким образом, переменил 6 раз шефа и свое название. Еще более показательна картина в Муромском полку. 31-го октября 1798 года он наименован мушкетерским генерал-майора Масалова, 16-го ноября того же года генерал-майора Шиллинга 2-го, 17-го ноября, на следующий день, генерал-майора Титова 2-го, 18-го ноября, еще через день,— генерала-от-инфантерии де Ласси, 27-го ноября, через 9 дней,— генерал-майора Маркова. Менее чем за месяц полк переменил шефа и название 5 раз. В 1799 году 24-го октября полк этот назван мушкетерским генерал майора Алексеева, 26-го октября, через 2 дня, — генерал майора Повало-Швейковского 2-го, 1800 год — генерал-майора Петровского, удержавшегося шефом до кончины императора Павла. Гвардия подверглась общей участи в 1800 году (шефами гвардейских полков были государь и великие князья). Получалась какая-то вакханалия имен, запомнить все было немыслимо. В прусской армии шефы: Мейериики, Мантейфели, Беверны оставались по двадцать и по тридцать лет, что и давало им возможность сродниться со своей частью, а не менялись, как в калейдоскопе.
В каждом полку сформировано две «флигель-роты», не входившие в состав батальонов и становившиеся на флангах полка, как бы обрамляя его. Во всех ротах фланговые названы «флигельманами». В прусской армии все это имело свое основание. Пополняясь всяким сбродом, не имея никакого иного стимула, кроме капральской палки (которой «должна была бояться больше неприятельской пули»), прусская пехота нуждалась в отборных флигельманах, «сдавливавших» справа и слева всю роту, нуждалась и в флигельротах, своего рода тактических фухтелях, заставлявших полк автоматически держаться указанного капральскими палками направления. Для войск же, полученных императором Павлом, екатерининских чудо-богатырей, войск, где каждый воин «понимал свой маневр» и был «сам себе флигельманом», где стимулом подвига был не фухтель, а «субординация, экзерциция, дисциплина, победа, слава, слава, слава», где любое капральство стоило целой флигельроты прусских автоматов, для этих войск пруссачина являлась незаслуженным оскорблением.
Эта антинациональная деятельность встретила возмущенный протест высшего представителя оскорбленного русского гения. И опала Суворова, опала двукратная, бросает тень на несчастного императора Павла и все его краткое царствование. Известно изречение Суворова: «Пудра не порох, букли не пушки, косы не тесаки, мы не немцы, а русаки!» Суворов ни в грош не ставил пруссачину, как «доктрину», так и порядки: «Нет вшивее пруссаков; в шильотгаузе и возле будки не пройдешь без заразы, а головной их убор вонью подарит вам обморок. Мы от гадости (т.е. паразитов) были чисты, а ныне они первою докукою стали солдату. Стиблеты гной ногам…» Отставленный (без мундира!) 17-го февраля 1797 года Суворов был сослан на безвыездное проживание в свое имение село Кончанское (Новгородская губерния) и пробыл два года в ссылке.
Полки приведены в единообразный состав: 2 батальона в пехоте, 5 эскадронов в кирасирских и драгунских, 10 (сведенных в 2 батальона) в прочих полках конницы. Пехотные полки названы «мушкетерскими». Из 10-ти егерских корпусов образовано 20 егерских полков (до переименования по шефам носивших номера). Как всегда, когда в нашей армии начинало сказывать ся прусско-немецкое влияние, появилось увлечение кирасирами, конницей протестантских стран. В 1797 году их было 6 полков, а в 1801 году уже 19. Упразднена «потемкинская кавалерия» — карабинеры, легкоконные и конно-егерские полки. Вновь восстановлены в 1798 году в числе 8 полков, упраздненные Потемкиным гусары. Вообще в военном деле вся деятельность Павла I сводится в первую очередь к искоренению реформ ненавистного ему предыдущего царствования.
Генерал-инспектором артиллерии был назначен Аракчеев, сразу поднявший артиллерийское дело на большую высоту. Аракчеев был сторонником централизации управления артиллерией. Полковая артиллерия упразднена в 1800 году. В последнее время при Павле I полковая артиллерия состояла из 1 12-фунтового единорога и 4 6-фунтовых пушек. Всего имелось 14 артиллерийских батальонов 5 ротного состава — 3 осадных, 10 полевых, 1 конный (соответственно 50, 60 и 60 орудий в батальоне, 810 в полевой армии). Единороги составляли треть, пушки две трети общего количества. Материальная часть была в блестящем состоянии, 6-фунтовая легкая «гатчинского образца» весила всего 20 пудов (почти вдвое легче иностранных образцов), 12-фунтовая батарейная 50 пудов, а 12-фунтовый единорог всего 15 пудов. Не было ни одного вида орудия, который не был бы по крайней мере в полтора раза легче соответственной иностранной системы и в два раза легче тех же образцов начала XVIII века.
Сильно изменился облик гвардии. Из трех назначений петровской гвардии — политического, воспитательного и строевого оставлено только строевое. Нижние чины из дворян произведены либо отставлены. Солдатский состав гвардейских полков ничем больше, разве что чисто физическими качествами, не отличался от армии. Списки полков просмотрены: «числившиеся», но не служившие на самом деле, исключены, а записыванье дворянских недорослей в гвардию отменено. Отныне дворяне начинали службу в войсках в звании юнкера, как правило, не моложе 16 лет.
Упразднен чин бригадира. Генерал-поручики переименованы в генерал-лейтенантов, генерал-аншефы — в генералов от инфантерии и от кавалерии, генерал-фельд-цейхмейстеры — в генералов-от-артиллерии (звание генерал-фельд-цейхмейстера сохранено для фельдмаршалов, артиллеристов по происхождению). Секунд и премьер-майоры наименованы, как и в петровской табели, майорами и подполковниками, сержанты и капралы — старшими и младшими унтер-офицерами.
В 1797 году на русскую службу был принят французский эмигрантский корпус принца Конде в составе 3-х пехотных и 3-х кавалерийских полков. Корпусу этому были отведены квартиры на Волыни. В 1799 году он выступил в поход против Республики от Дубно под Цюрих и в Россию больше не возвращался.
* * *
Павловская муштра имела до некоторой степени положительное воспитательное значение. Она сильно подтянула блестящую, но распущенную армию, особенно же гвардию конца царствования Екатерины. Щеголям и сибаритам, манкировавшим своими обязанностями, смотревшим на службу, как на приятную синекуру, и считавшим, что «дело не медведь — в лес не убежит» — дано понять (и почувствовать), что служба есть прежде всего служба. Из 139 офицеров, числившихся в Конной Гвардии к моменту вступления Павла I на престол, через четыре года остались только двое (правда, за это время оба они из корнетов стали полковниками). Порядок, отчетливость и «единообразие» всюду были наведены образцовые. Ослабевшая струна была подтянута… и перетянута.
Император Павел, несмотря на всю свою строгость и вспыльчивость, любил солдата — и тот чувствовал это и платил царю тем же. Безмолвные шеренги плачущих гренадер, молча колеблющиеся линии штыков в роковое утро 11-го марта 1801 года являются одной из самых сильных по своему трагизму картин в истории русской армии.
Обращено серьезное внимание на улучшение быта солдата. Постройка казарм стала избавлять войска от вредного влияния постоя. Увеличены оклады жалованья, упорядочены пенсионы. Вольные работы, широко до тех пор практиковавшиеся, были строго воспрещены, дабы не отвлекать войска от их прямого назначения. Вместе с тем награды орденами, при Екатерине удел старших начальников и привилегированной части офицерства, распространены и на солдат: за 20 лет беспорочной службы им стали выдавать знаки ордена св. Анны. Государь не любил ордена св. Георгия, слишком связанного с традициями екатерининского века и напоминавшего подвиги тех войн, в которых ему не позволяли участвовать. За боевые отличия в его царствование жаловался орден св. Иоанна Иерусалимского (Мальтийский крест). Наконец император Павел ввел и коллективные отличия — награды полкам, на что до тех пор, как мы видели, не обращалось внимания. Первой наградой войскам в его царствование был гренадерский бой, заимствованный из прусской армии и жаловавшийся полкам за отличие, притом не только в военное время. Первым полком, удостоившимся гренадерского боя, был Елецкий мушкетерский (ныне 33-й пехотный Елецкий) — за маневры под Нарвой в 1797 году, вторым, за усмирение крестьянских волнений в Орловской губернии в 1798 году — Ряжский (ныне 70-й пехотный Ряжский). Впоследствие, уже при Александре II (в 1871 году) полкам, получившим это отличие за боевые заслуги, был присвоен поход прежних егерских полков, названный походом за военное отличие и поставленный выше гренадерского боя. Его получили почти все пехотные полки, имевшие гренадерский бой. Гренадерский бой остался лишь в полках: 1-м пехотном Невском, унаследовавшем его от морской пехоты, 33-м пехотном Елецком, 70-м Ряжском и, разумеется, во всех гренадерских (а также в полках, образованных из гренадерских), за исключением 4-го гренадерского Несвижского, имеющего поход за военное отличие.
Война с Французской Республикой побудила императора Павла внести в 1800 году новую награду — надписи на знамена полков, отбивших неприятельские знамена. До нашего времени награду эту сохранили б полков — пять за отбитие французских знамен в Италии, Швейцарии и Голландии (см. ниже), один — 80-й пехотный Кабардинский, за взятие аварских знамен на реке Иоре — первое боевое отличие Кавказской армии. В сражении на Иоре, как мы знаем, участвовало два полка — Кабардинский мушкетерский Гулякова и 17-й егерский Лазарева. Оба они захватили трофеи, но награду получил лишь мушкетерский полк, так как егерские полки не имели знамен. В следующее царствование знамена этих полков были превращены в георгиевские.
Император Павел поднял значение знамен (до той поры считавшихся амуничной принадлежностью). Он указал знаменам служить бессрочно (до того служили 5 лет). На знаменах стали изображаться Мальтийские кресты и они стали жаловаться ротам (штандарты — эскадронам), как в петровскую эпоху.
* * *
В общем же царствование императора Павла не принесло счастья русской армии. Вахтпарадным эспонтоном наша армия была совращена с пути своего нормального самобытного развития, пути, по которому вели ее Петр I, Румянцев и Суворов, и направлена на путь слепого подражания западноевропейским образцам.
Духовные начала уступили место рационалистическим. Национальная традиция и национальная доктрина — преклонению перед иностранщиной…
Петровский дуб был срублен. Вместо него на русскую почву пересажена потсдамская осина, и эту осину велено считать лучше дуба… Но не все дубовые ростки были вырваны, их сохранилось несколько в тени кавказских утесов. Не скоро про них вспомнили и не сразу решились вновь посадить их на место постылой немецкой осины. И целое столетие, а то и больше, русская военная мысль на ходилась под гнетом «идейного фухтеля» — заграничных, главным образом, прусско-немецких доктрин.
Русская военная доктрина — цельная и гениальная в своей простоте — была оставлена. Мы покинули добровольно наше место — первое место в ряду европейских военных учений, чтобы стать на последнее малопочтенное место прусских подголосков, каких-то подпруссаков… С павловских вахтпарадов русская армия пошла тернистым путем, через вейротеровскую диспозицию, пфулевскую стратегию и реадовскую неразбериху — к севастопольской Голгофе…
Вступив на престол в памятное утро 11 марта 1801 года, молодой император в первом своем манифесте изъявил волю идти по стопам своей великой бабки. На армии это, однако, не отразилось. Армия Александра I явилась прямым продолжением армии императора Павла I. Доктрина, уклад жизни, система обучения, «шагистика» и увлечение мелочами службы остались те же. Внешний вид войск изменился. Екатерининская форма, простая и удобная, правда, не была возвращена, но упразднена павловская косметика — букли и пудра. Косы на первых порах сохранились, но размер их был укорочен. Были введены темнозеленые, очень короткие и очень узкие мундиры с большими стоячими воротниками, оставлены штиблеты и белые панталоны и введены погоны различного (по полкам) цвета. В 1803 году треуголки заменены высокими кожаными киверами, а в 1806 году совершенно упразднены косы. Русская армия окончательно приняла тот вид, который всем нам так хорошо известен по батальным картинам последовавшей затем славной для нее эпохи.
1. Гренадер Павловского гренадерского полка. 1805—1807 гг. 2. Обер-офицер Великолуцкого мушкетерского полка. 1805—7507 гг. 3. Гусар Павлоградского полка. 1803—1807 гг. 4. Мушкетер Тобольского мушкетерского полка. 1802—1806 гг. 5. Отборный стрелок 6-го егерского полка. 1805 г. 6. Драгун Санкт-Петербургского полка. 1805 г.
7. Рядовой Кавалергардского полка. 1805 г.
Восстановлены исторические наименования полков. В первую половину царствования Александра I шефы полков, как при Павле, являлись их инспекторами. Багратион, Милорадович, Каменский 2-й, Кульнев наложили неизгладимую печать на свои полки. Во вторую половину — шефство чисто почетное звание. С 1815 года по 1856 год полки, имевшие шефов, именовались исключительно по шефам. Пехотные переведены в трехбатальонный состав (мушкетерские с 1802 года, егерские с 1803 года). Батальоны — все в 4 роты по 2 взвода. Флигельроты упразднены. Первые роты батальонов именовались в мушкетерских полках гренадерскими, в егерских — карабинерными и строились по полуротно на обоих флангах своего батальона, как бы обрамляя его. В стрелковом отношении взвод равнялся плутонгу, чем наконец достигнуто было соответствие между административным и боевым устройством пехоты (вторые взводы рот именовались «стрелковыми»). Самое название «плутонг» вышло из обихода.
В 1811 году, с перевооружением пехоты новыми ружьями взамен прежних мушкетов, мушкетерские полки наименованы пехотными.
Особенное развитие в этот период получили егеря. В 1801 году их считалось 19 полков в два батальона, а в 1808 году — уже 36 в три батальона. В 1810 году, обращением 14 мушкетерских полков в егерские, число их было доведено до 50, а в 1813 году, к началу заграничного похода, считалось уже (с лейбгвардии Егерским) 58 егерских полков — треть всей пехоты.
В первую половину этого царствования сильно увеличен состав гвардии. Егерский батальон в 1806 году развернут в полк. В том же году сформирован Батальон Императорской Милиции, в кампанию 1807 года заслуживший права гвардии и в 1808 году развернутый в лейб-гвардии Финляндский полк. В 1811 году из состава Преображенского полка выделен лейб-гвардии Литовский, а в 1813 году, за отличие в Отечественную войну, к гвардии причислены Лейб-Гренадерский и Павловский гренадерский, однако со старшинством одного чина перед армейскими, а не двух. С того времени Гвардия стала разделяться на старую и молодую. Права старой гвардии оба эти полка получили в 1831 году за отличие в Польскую войну. Гвардейская конница получила тоже значительное приращение. К трем прежним регулярным полкам (Кавалергардский, Конный и Гусарский) прибавлены в 1803 году Драгунский (затем Конно-Гренадерский) и Уланский Цесаревича. В 1813 году права молодой гвардии по жалованы Кирасирскому Его Величества, а в 1814 году в Версале сформирован лейб-гвардии Конно-Егерский полк.
Организация кавалерийских полков в общем не изменилась. Большинство кирасирских обращено в драгунские (из 19 кирасирских полков оставлено шесть, как до Павла I). Кирасирские и драгунские полки были в составе пяти действующих и одного запасного эскадрона. В легкой кавалерии число эскадронов в полку колебалось от 6 до 10, батальоны здесь переименованы в дивизионы (попрежнему два на полк). В 1801 году подпоручики кавалерийских полков (за исключением драгунских) наименованы корнетами. Казачьи полки были пятисотенного состава и назывались по полковникам. В 1803 году появляются уланы (в этом году только что сформированный Одесский гусарский полк переименован в Уланский Цесаревича Константина Павловича). В 1812 году уланских полков было уже шесть. В 1813 году по примеру армии Наполеона у нас заводятся конные егеря: восемь драгунских полков переименованы в конно-егерские.
С 1801 года положено иметь по одному знамени на батальон и одному штандарту на дивизион. Особенное внимание обращено на артиллерию. Этой последней, сведенной Аракчеевым за несколько месяцев до смерти Павла I в восемь полков, сперва опять было дали прежнюю батальонную организацию, но в 1803 году Аракчеев, вновь приглашенный на службу генерал-инспектором артиллерии, восстановил полки (мы знаем, что он был сторонником централизованного управления). В 1803-1805 годах было образовано 11 пеших и 2 конно-артиллерийских полка двухбатальонного состава (по 2 батарейных и 2 легких роты в батальоне). В 1806 году сформированы 23 артиллерийские бригады, по которым и распределены роты упраздненных артиллерийских полков и батальонов — по 2 батарейных, 1 легкой, 1 конной и 1 понтонной роте на бригаду. В батарейных ротах 14 орудий (восемь — 12-фунтовых пушек и шесть — 20-фунтовых единорогов), в легких — 16 орудий (двенадцать — 6-фунтовых пушек и четыре — 12-фунтовых единорога). Всего в артиллерийском полку было 120 орудий (80 пушек и 40 гаубиц). Артиллерийские бригады вначале состояли из 34 рот (5060 орудий) и равнялись примерно прежним артиллерийским батальонам. Централизация управления артиллерией сказалась в учреждении в 1816 году артиллерийских дивизий, из трех пеших и одной конно-артиллерийской бригад, существовавших по одной на корпус в нашей армии до 1856 года. Инженерные войска в 1802 году отделены от артиллерии, при которой им указал «иметь свой стан» еще Петр Великий. Из одного пионерного полка двухбаталь онного состава они развернуты в 1803 году в два полка, а в 1812 году составили три полка, саперный и 2 пионерных (в три батальона четырехротного состава) и отдельный лейб-гвардии саперный батальон. Понтонные роты были розданы в войска (в артиллерийские бригады). В бытность Аракчеева военным министром, в 1809 году введено отдание чести (причем салют первоначально производился левой рукой) и, вообще, приняты строгие меры к упрочению субординации и дисциплины в войсках, в частности, в офицерской среде, сильно было распустившейся после смерти императора Павла. Распущенность эта являлась неизбежной реакцией на павловские порядки. С 1801 по 1815 годы офицерам вне службы разрешалось ходить в штатском. По свидетельству современников, в начале царствования Александра I, офицерский состав армейских полков (особенно в артиллерии) был более высокого качества, чем в гвардии, где сколько-нибудь аристократическими могли считаться лишь кавалергарды и лейб-гусары.
1. Рядовой пехотного полка на походе. 1812 г. 2. Обер-офицер Лейб-гвардии Литовского полка в летней строевой форме. 1812 г. 3. Рядовой Глуховского кирасирского полка в походной форме. 1812 г. 4. Рядовой армейского егерского полка в зимней строевой форме. 1812 г. 5. Канонир армейской пешей артиллерии в зимней строевой форме. 1812 г.
6. Рядовой Сумского гусарского полка. 1812 г.
В 1806 году сформировано 18 постоянных пехотных дивизий. В 1807 году число их доведено до 22 (к открытию «Фридландской» кампании), в 1808 году — до 24, а в 1809 году — к окончанию Шведской войны — в армии считалось 26 пехотных дивизий и сформировано 4 кавалерийских.
Пехотные дивизии, как правило, были в составе трех бригад — двух мушкетерских и одной егерской — всего шесть полков, носивших на погонах номер дивизии и различавшихся по цветам (1й полк — алые погоны, 2-й – белые, 3-й — синие, 4-й — темно-зеленые, 1-й егерский — алые, 2-й — синие). Гренадерам даны желтые погоны, и к 1812 году большинство гренадерских полков было сведено в отдельные бригады и дивизии.
В 1810 году, в бытность военным министром Барклая де Толли, учреждены постоянные «пехотные корпуса», которых положено сперва иметь шесть (сформировано пять: I—IV и VI). В эти корпуса вошла лишь часть всех дивизий (по две дивизии на корпус), а именно стоявшие на западной границе.
1. Обер-офицер Лейб-гвардии Финляндского полка в походных рейтузах. 1812 г. 2. Рядовой Гвардейского флотского экипажа. 1812 г. 3. Унтер-офицер Лейб-гвардии Измайловского полка. 1812 г. 4. Обер-офицер и фанен-юнкер Лейб-гвардии Драгунского полка. 18]2 г. 5. Фланкер Лейб-гвардии Гусарского полка. 1812 г.
6. Рядовой Лейб-гвардии Уланского полка. 1812 г.
В 1811 году, в предвидении решительной борьбы с Наполеоном, сформировано еще 4 пехотных и 6 кавалерийских дивизий, так что к 1812 году число первых доведено до 30, вторых до 11. В действующей армии образованно 8 пехотных и 5 кавалерийских корпусов. В 1812 году из рекрут, запасных войск и ополчения сформировано еще 18 пехотных и 8 кавалерийских дивизий, предназначенных для пополнения убыли и полностью израсходованных в эту кампанию. Аракчеевым в 1810 году были образованы полковые рекрутские депо. В Отечественную войну все полки Действующей армии имели по два батальона — первый и третий. Средние, вторые батальоны играли роль запасных, давая кадры пополнениям и обучая эти пополнения для своих полков. Аракчеев понял то, чего сто лет спустя не смог уразуметь Сухомлинов, и в 1812 году система пополнений несравненно более продумана и удачна, чем в 1914 году.
В заграничный поход 1813 года сформирован Гвардейский корпус, а в 1814 году — Гренадерский. По возвращении из-за границы вооруженные силы России в 1816 году составили 33 пехотных и 17 кавалерийских дивизий. Помимо имевшихся десяти пехотных корпусов (Гвардейский, Гренадерский, I—VIII армейские), было образовано два отдельных корпуса на окраинах — Грузинский и Финляндский. Каждый корпус состоял в принципе из трех пехотных, одной кавалерийской и одной артиллерийской дивизий.
Большие перемены произошли в центральном управлении. В 1802 году упразднены коллегии и учреждены министерства. Военная коллегия сменилась «министерством военносухопутных сил», ставшим именоваться с 1812 года Военным министерством. Министерство это разделялось на семь департаментов, сменивших прежние «экспедиции» — инспекторский (ведавший строевой частью), артиллерийский, инженерный, провиантский, комис сариатский (административная часть), медицинский и аудиторский (военносудебный). Первым военным министром был генерал Вязьмитинов. В бытность министром графа Аракчеева (18081810 гг.) значительно сокращена переписка и упрощено делопроизводство.
В 1810 году официально введена очередная система, выработанная «эмпирически» самим населением и давно применявшаяся на практике. Семьи подлежащих призыву вносились в «очередь» по порядку числа работников в семье. Одна семья не могла давать более одного рекрута в наборе и более трех рекрутов вообще, единственные сыновья освобождались совсем. При наборе в первую очередь брали холостых либо бездетных, старших братьев предпочитали младшим.
Весною 1812 года было выработано «Положение об управлении большой действующей армией» — самый важный из военных статутов России после «Устава Воинского» 1716 года. Оно стало основой для всех последующих наших Положений о полевом управлении войск. Одним из существенных его нововведений было подчинение штабов и администрации строевым начальникам, чем устранялось одно из главных неудобств нашей военной системы.
1. Обер-офицер Лейб-гвардии Казачьего полка. 1812 г. 2. Обер-офицер армейского пехотного полка в сюртуке и фуражке. 1812 г. 3. Обер-офицер гвардейской конной артиллерии. 1812 г. 4. Донской казак. 1812 г. 5. Рядовой Польского уланского полка. 1812 г.
6. Драгун Харьковского полка. 1812 г.
Всю первую половину царствования шло усиленное формирование новых частей. Армия Павла I состояла в 1801 году из 103 полков и 1 батальона пехоты (3 полка и 1 батальон гвардейцев, 13 полков гренадеров, 68 полков мушкетеров, 19 полков егерей); 53 полков конницы (3 гвар дейских, 19 кирасирских, 18 драгунских, 9 гусарских, 2 регулярных казачьих) и 8 артиллерийских полков. В 1805 году, накануне «Аустерлицкой кампании», в вооруженных силах состоит: пехоты — 123 полка и 3 батальона (3 полка и 3 батальона гвардейцев, 13 полков гренадеров, 84 полка мушкетеров, 23 полка егерей); конницы — те же 53 полка, но иначе подразделенных (увеличено число дра гунских за счет кирасир); артиллерии — 11 пеших и 2 конных полка. За четыре года пехота с 207-ми батальонов доведена до 349-ти (полки в три батальона) — т.е. увеличена примерно в полтора раза.
Затем формирования идут еще более скорым темпом. За один лишь 1806 год армия получает приращение в 61 000 человек (новых 23 пехотных и 9 кавалерийских полков). Особенно интенсивно, как мы уже видели, ведется формирование егерских полков. К открытию кампании 1812 года в полевой армии считается 487 000 человек — 169 полков пехоты (6 гвардейских, 14 гренадерских, 96 пехотных, 50 егерских, 3 морских), 71 полк конницы (8 гвардейских, 8 кирасирских, 37 драгунских, 6 уланских, 12 гусарских, 2 регулярных казачьих) и 27 артиллерийских бригад. Пехота — 458 батальонов — увеличена за десять лет в два с лишним раза, конница — в полтора, артиллерия — не в такой степени: в строю 11 артиллерийских полков 1805 года считается 1264 орудия, а в 27 артиллерийских бригадах 1812 года — 1576, примерно на четверть больше.
Гарнизонные войска отнюдь не увеличились в своем составе. В этот период они являлись одним из источников комплектования полевых войск (в период 1810-1811 годы, например, 52 гарнизонных батальона были обращены в полевые). В 1803 году заводятся линейные батальоны. Линейные батальоны, вначале образованные по Оренбургской линии, сделались на протяжении свыше полустолетия основным типом русской пехоты на окраинах (в Финляндии, Средней Азии, Сибири и на Кавказе).
В 1815 году положено начало жандармерии путем обращения Борисоглебского драгунского полка в семь полевых жандармских эскадронов.
Армия перевооружена в 1810-1811 годы новыми 7-ми линейными ружьями, длиннее и тяжелее прежних мушкетов (весом 18 фунтов без штыка), но лучших баллистических качеств. На стрельбу выдавалось по шесть патронов в год, что было очень немного. Один лишь Барклай, в бытность свою военным министром (1810-1812 годы), обратил внимание на стрелковое дело. Он требовал обучения стрельбе обязательно с примкнутым штыком и в боевом снаряжении. Впрочем, в те времена русская армия стреляла не на полигонах и стрельбищах, а на полях сражения — и стреляла, по отзывам врагов, хорошо. Из всех сыновей императора Павла Александр I в наиболее сильной степени унаследовал «гатчинские традиции» и страсть к муштре. Плац-парадная выучка войск в его царствование была доведена до неслыханного и в Потсдаме совершенства. В кампанию 1805 года весь поход — от Петербурга до Аустерлица — гвардия прошла в ногу. Копирование пруссачины сказывалось в области не только строевой, но и в научной (особенно яркий пример — пфулевщина). В этом отношении царствование императора Александра I — после некоторых начальных колебаний — явилось продолжением павловской эпохи. Сын императора Павла оказался сильнее внука Екатерины.
1. Рядовой Лейб-гвардии Семеновского полка. 1817—1826 гг. 2. Штаб-офицер Лейб-гвардии Егерского полка. 1817—1826 гг. 3. Штаб-офицер Белорусского гусарского принца Оранского полка. 1820—1825 гг. 4. Бомбардир гвардейской пешей артиллерии. 1817—1826 гг. 5. Обер-офицер Лейб-гвардии кирасирского Его Высочества полка. 1817—1828 гг. 6. Рядовой Северского конно-егерского полка. 1817—1820 гг.
7. Рядовой Ахтырского гусарского полка. 1817—1820 гг.
История русской армии. А. Керсновский. начало далее
